Я сказал своему сыну, что его отец только что умер. Он сказал: «У моей жены день рождения». Спустя несколько недель! Он получил письмо от моего адвоката. Он прочитал его и замер…
Ты угрожаешь объявить меня психически нестабильной? И Маша пожала плечами. Я просто говорю, что такое бывает. Скорбь творит странные вещи с людьми.
И я видела, как Сергей вздрогнул, от вины или стыда, не знаю. А затем услышала легкий скрип половиц в коридоре наверху, Катя переступила, слушая. И я знала, что каждое слово впитывается единственным человеком в этой семье, у которого еще был шанс видеть ясно.
Я повернулась к Сергею и спросила: Ты с ней согласен? И он не ответил, просто сглотнул и отвел взгляд. И эта тишина была громче всего, что сказала Маша, потому что подтверждала то, что мне нужно было знать. Он не остановит ее.
Он не встанет против нее. Он не защитит ни мать, ни память отца, не тогда, когда это означало риск конфликта в его собственном доме. Маша приняла эту тишину как топливо, шагнула ближе и сказала: Ты разрываешь эту семью из-за денег.
И я рассмеялась, не громко, не насмешливо, просто сухой смешок, тот, что выпускаешь, когда что-то настолько абсурдно, что переходит в трагедию. И я сказала: Я разрываю? Виктор умер один. Его собственный сын не явился.
А ты беспокоишься о наследстве? И тогда я увидела, как Катя спустилась на середину лестницы, глаза широко раскрыты, но тверды, и Маша обернулась, вздрогнув. Но Катя не сказала ни слова, просто посмотрела на отца, затем на меня, и медленно пошла обратно наверх. И вес этого молчаливого момента повис в комнате, как грозовая туча, готовая разразиться.
Маша тоже это заметила, ее выражение впервые дрогнуло, и она сказала: Она не понимает. И я ответила: Она понимает больше, чем ты думаешь. А затем я открыла входную дверь, широко распахнула и сказала: Мы закончили.
И Сергей встал без протеста, вышел впереди Маши. А она замешкалась на секунду, будто могла что-то еще сказать. Но вместо этого последовала за ним, каблуки застучали по плитке.
И я закрыла дверь за ними, прежде чем ее последний шаг коснулся крыльца. Это было через три недели после той конфронтации, когда я нашла это.
Маленький черный флеш-накопитель в конверте, засунутый в мой почтовый ящик. Без записки, без метки, только мое имя, написанное аккуратным почерком двенадцатилетней Кати. И мое сердце упало, потому что я мгновенно поняла, что это не что-то игривое или невинное.
Это не рисунок и не цифровая открытка на день рождения. Это было что-то серьезное, что-то секретное. И когда я вставила его в ноутбук, я сидела в тишине, пока папки открывались передо мной, как маленькие окна в мир, который мне не позволялось видеть…
Каждая названа по дате, каждая полна файлов, от которых мой желудок сжимался. Записи телефонных разговоров, скриншоты сообщений, даже несколько видео, снятых из-за двери ее спальни.
Дрожащие, но достаточно четкие, чтобы уловить каждое слово, которое Маша и Сергей думали, что надежно спрятано за закрытыми дверями. В одной записи Маша кричала, ее голос резкий и быстрый…
