Выйдя из детдома без копейки в кармане, сирота заночевал в старом заброшеном доме. А проснувшись от странных шагов ночью, он ОЦЕПЕНЕЛ от увиденного. Там стояла…

Он учил её собирать травы, показывал, как отличить зверобой от пустырника, как аккуратно срывать ромашку, чтобы не повредить корни. Лина, с её тонкими пальчиками и любопытными серыми глазами, повторяла за ним, иногда путая названия, но стараясь изо всех сил. Саша терпеливо поправлял её, вспоминая, как дед водил его по лесу, рассказывая о каждом растении, будто оно было живым существом с душой.

«Это ромашка, она лечит кашель», — говорил он Лине, протягивая ей белый цветок. «А вот это подорожник, если порежешься, приложи к ране, и всё пройдёт». Лина слушала, затаив дыхание, а потом бежала во двор, чтобы найти ещё трав, и возвращалась с охапкой, гордо показывая свои сокровища.

Саша смеялся, глядя на её перепачканное землёй лицо, и чувствовал, как в нём растёт что-то новое, нежность, похожая на ту, что он испытывал к деду, но ещё глубже, ещё сильнее. Иногда он рассказывал ей истории, которые слышал от деда в детстве. Они сидели у огня, и отблески пламени плясали на стенах, пока Саша говорил низким, мягким голосом.

Он рассказывал о лесных духах, что охраняют деревья и шепчутся в листве, о звёздах, которые следят за людьми с неба, словно добрые стражи. Лина прижималась к нему, обнимая свою деревянную лошадку, и спрашивала: «А звёзды правда нас видят?» «Правда», — отвечал Саша, глядя на её серьёзное личико. «Они знают всё, что мы делаем.

И если ты будешь хорошей, они подарят тебе что-нибудь хорошее». Лина улыбалась, и её улыбка была для него дороже всех сокровищ мира. Марина, сидя в углу с шитьём, иногда поднимала глаза и смотрела на них с благодарностью, которая не нуждалась в словах.

Жизнь текла медленно, но верно. Саша привык к ритму: утро на лесопилке, вечер с Линой и Мариной, ночь в своей комнатке, где он засыпал под шорох ветра за окном. Он стал частью их маленькой семьи, и это чувство наполняло его теплом, которого он не знал раньше.

Марина начала доверять ему больше, иногда оставляла Лину на его попечение, уходя по делам, и Саша чувствовал себя старшим братом, защитником, которого у девочки никогда не было. Он чинил крышу, когда она протекала, колол дрова, чтобы дом не остывал, и даже смастерил для Лины маленькую скамеечку, чтобы она могла сидеть у окна и смотреть на двор. Однажды ночью, когда дождь барабанил по крыше, а в доме было тихо, Саша не мог уснуть.

Он встал, подошёл к своему маленькому окну и распахнул его, несмотря на холод. Небо было ясным, усыпанным звёздами, яркими и далёкими. Он смотрел на них, чувствуя, как ветер обдувает лицо, и вспоминал деда, его морщинистые руки, его тихий голос, его уроки, которые казались тогда бесполезными.

Саша сжал подоконник, и слёзы, горячие и неожиданные, потекли по его щекам. «Спасибо, деда», — прошептал он, и его голос дрожал от переполнявших его чувств. «Ты дал мне больше, чем знания…