Выйдя из детдома без копейки в кармане, сирота заночевал в старом заброшеном доме. А проснувшись от странных шагов ночью, он ОЦЕПЕНЕЛ от увиденного. Там стояла…
Но после рождения Лины он изменился. Девочка родилась слабой, часто болела, и Пётр винил в этом Марину. Он пил, кричал, а однажды в гневе разбил все окна в их доме, оставив их мёрзнуть на ветру.
Лина тогда простудилась так сильно, что едва выжила. «Последней каплей стало, когда он ударил меня», — голос Марины дрогнул. «Я случайно пролила суп, и он… Я схватила Лину и выбежала ночью».
«С тех пор мы прячемся». Саша сжал кулаки, чувствуя, как в груди закипает гнев. Он вспомнил своего деда, единственного человека, который заботился о нём после смерти родителей.
Дед никогда не поднимал руку на него, даже когда Саша воровал яблоки из соседского сада. «Я помогу вам», — сказал он наконец. «Я найду работу, принесу еду, лекарства».
«Вы не останетесь одни». Марина посмотрела на него с недоверием, но в её глазах мелькнула искра надежды. На следующий день Саша отправился на рынок.
Он знал, что там всегда нужны руки, разгружать мешки, таскать ящики. Торговцы, ворчливые, но добродушные, согласились взять его на работу. К вечеру он вернулся с краюшкой хлеба, куском сыра и пузырёк сиропа от кашля, который выменял у старого аптекаря.
Лина, увидев еду, впервые улыбнулась, слабо, но искренне. Дни шли. Саша работал, приносил всё, что мог, а по вечерам мастерил для Лины игрушки из обрезков дерева, которые находил во дворе.
Он вырезал маленькую лошадку с длинной гривой, и девочка, обняв её, назвала Звёздочкой. Марина начала доверять ему, и Саша чувствовал, как между ними растёт связь, не просто долг, а что-то большее. Утро на рынке выдалось шумным.
Саша стоял у прилавка с картошкой, помогая старухе-продавщице перекладывать мешки. Его руки, огрубевшие от работы, ныли, но он не жаловался. Каждая копейка шла на Лину, на её лекарства, на кусок хлеба для Марины.
Солнце едва пробивалось сквозь серые тучи, и в воздухе висел запах сырости и мокрой земли. Саша привык к суете рынка, крикам торговцев, скрипу телег, звону монет. Но в тот день его слух выхватил из общего гула обрывок разговора двух женщин, стоявших неподалёку.
«Слыхала? Пётр, тот, что у реки жил, погиб», — сказала одна, низкорослая толстуха с красными от холода руками. Она небрежно перебирала картошку, отбрасывая гнилые клубни в сторону. Её голос был хриплым, усталым, но в нём сквозило странное удовлетворение.
«Да, пьяный был, как всегда», — отозвалась вторая, худая и сутулая, с платком, сползшим на лоб. — «Говорят, с моста свалился ночью. Вода ледяная, а он орал что-то, пока не ушёл под лёд.
Или столкнули его, кто же теперь разберёт? Мужик был лихой, сам дьявол его не брал, а тут…» Саша замер. Мешок с картошкой выпал из его рук, и несколько клубней покатились по грязной земле. Он не слышал, как старуха за прилавком начала ворчать, требуя поднять товар…
