Старшеклассники после выпускного толпой надругались над учительницей в подвале. Весь город ОЦЕПЕНЕЛ, увидев, что сделал директор школы…

Где-то в груди заболело, боль ударила в руку, а затем постепенно начала стихать. Снова ныло сердце, все эти нервные ситуации явно были ей не на пользу. Хотелось как можно скорее всё это закончить, уехать, забыть произошедшее, как страшный сон.

Когда снова в дверь постучали, когда она увидела директора школы, который стоял там, ей хотелось выставить его отсюда, никогда его больше не видеть, кричать на него, может быть, даже ударить, только чтобы он понял, что сейчас во всём виноват он. Вот только Филипп Владимирович прекрасно понимал, что он сам виноват, и жалел, что начал весь этот кошмар, думая, что всё сложится совсем иначе. Она открыла дверь, смотрела на него опустошённым взглядом, ощущая, как боль в груди нарастает.

«Ну, что вам теперь нужно? Может, баннеры по всему городу развесите, что я не виновата?» — смотрела она с издёвкой, не зная, чего он от неё хочет на этот раз. «Я пришёл извиниться», — сказал Филипп Владимирович. «Это мило.

Жаль, что вы не имеете никакого значения. Вы же думаете, что всё так просто. Извинились и забыли.

Вы же думаете, что всё точно так же, как с этими ребятами. Пришли, принесли цветочки, сразу сказали, что вы не виноваты. И вообще извините, что так получилось.

И на этом всё можно обо всём забыть, да? Вы ничем не лучше всех этих родителей. Я благодарна вам, что вы тогда их оттащили. Но, знаете, лучше бы тогда кто-нибудь из них разбил бы мне голову, чтобы я никогда больше не проживала весь этот ужас», — сказала Валерия Васильевна.

«Неужели ты всё-таки уедешь?» — спросил он. «Знаете, нет, не уеду. Открою какой-нибудь комитет, поместье, буду строить планы, травить их жизнь понемножку.

Как вам такой план?» — спросила она, начиная уже содрогаться от слёз, которые накатывали на неё волной. Он замолчал. Видел, как ей тяжело.

Не хотел провоцировать, чтобы ей стало ещё тяжелее. Но больно было видеть, как она отказывается от единственного шанса наказать их. «И всё равно не накажут.

Там всё уже повязано. Видели бы вы, как со мной общаются все эти полицейские. Им смешно.

Они задают наводящие вопросы, интересно всё это слушать, плевать им, что сотворили эти уроды. Для них это какой-то бесконечный порно-рассказ», — резко высказалась она, уже заливаясь слезами.

«Идите-ка вы все к чёрту». Она резко захлопнула дверь, оставив его там в одиночестве. Директор школы ещё немного постоял, видимо, ожидая, что она откроет, но стучать больше не стал.

Он медленно спустился по ступенькам, вышел к машине, сел в неё. Сегодня надо было ехать в школу. Но он совершенно этого не хотел, потому что там будут журналисты, там будут все эти люди, которым было, по сути, наплевать.

Для них это была возможность получить повышение, устроить травлю несчастной девушке, которая только-только начинала свой путь учителя и уже с таким ужасом закончила его. Филипп Владимирович подъехал к зданию школы. Всё было точно так же, как он и сказал.

Полно было журналистов, все они ждали его. Видимо, придётся приложить немало усилий, чтобы пробиться через всю эту толпу и остаться в живых. Невредимым.

Не наброситься на всех этих крыс, которые думали только о собственном благополучии, абсолютно наплевав на живого пострадавшего человека. Сияли вспышки, установлены были фотокамеры, все уже столпились вокруг его машины. В какую-то секунду захотелось ударить по педали газа, сорваться с места, повалить всех этих наглых журналистов, которые совершенно никого и ничего не замечали вокруг.

Он чувствовал, что в такие моменты злится как никогда. Однако выбора не было. Надо было выходить.

Когда он вышел из машины, то видел только бесконечный поток людей, микрофонов, которые пихали ему в лицо. Но он не собирался отвечать на вопросы. Не собирался кидать кости тем, кто только и ждал момента, чтобы снова наброситься на учительницу и отгородить молодых ребят, которым якобы портили сейчас их жизнь.

Но вдруг в какой-то момент в него полетел стакан с кофе. Горячая жидкость тут же растеклась по тёмному пиджаку, и директор поднял голову и посмотрел в сторону, где стояла виновница. Немолодая женщина со злобной улыбкой уставилась на него, демонстрируя, что плевать она хотела на его зов совести.

«Наберут проституток в персонал, всю жизнь пацанам испортите», — умерла женщина, которая бросила стакан. Но директор демонстративно проигнорировал её слова.

Он просто ушёл в здание. Когда уже оказался внутри, почувствовал тишину, ощутил, что злость продолжает в нём кипеть. Их настолько уже научили, что виновата учительница, что они готовы были сражаться за пацанов, которые на самом деле были зверями, ибо человек на подобный поступок никогда не осмелится.

Когда он уже оказался в своём кабинете, настолько сильно всё его тревожило, что как будто бы даже тело само не слушалось. Он не ответил на эту агрессию, хотя, наверное, надо было поставить этих людей на место. Они просто не понимали, что, отпуская их сейчас, подвергают опасности всех тех, кто мог оказаться на их пути через год или два, да даже, может быть, через несколько месяцев, когда они поступят в высшие учебные заведения.

Директор школы сел за стол, закрыл лицо руками, настолько сильно всё это его будоражило, что он уже не мог найти в себе силы реагировать спокойно. У него в голове всё ещё звучал голос разъярённой женщины, которая всем своим видом демонстрировала, что пойдёт до конца, чтобы освободить ребят, и вообще, все вокруг были сейчас виноваты. Только эти несчастные дети терпели все эти унижения.

Никто не вспомнил про учительницу, про её боль, унижение, кошмар, который она никогда не забудет. Для них это было неважно. Пыль подняли, и теперь все те, кто хватались за любую возможность собрать сплетни, были готовы собирать их до последнего.

Противно было осознавать, что жена его была одной из тех, которые готовы были собирать все эти сплетни, защищать тех, кто этой защиты не стоил. Тот день, когда в него бросили стаканчик с кофе, когда он услышал всю эту неприкрытую агрессию, запомнился ему навсегда. Но теперь суды закончились, ребят просто отпустили, и все те, кто был на их стороне, теперь демонстрировали собственное превосходство, показывая, что любого можно отмазать, были бы деньги, вне зависимости от того, кто пострадал.

И сколько ещё людей могли пострадать? Они просто ещё пока не понимали, что ситуация скоро обострится, что они ещё выйдут на тропу, которая рано или поздно уведёт их в места не столь отдалённые. Родители не смогут откупать их вечно. Суды закончились, их отпустили, и теперь они поступят в учебные заведения, будут гордиться собой, своими родителями, которые обезопасили их, освободили от возможного заключения.

Как только закончился последний суд, Валерия Васильевна уехала, навсегда оставив место, которое принесло ей столько чудовищной боли. Вот только к тому моменту, как прошли последние суды, она выглядела в разы хуже, чем раньше. Она вся побледнела, под глазами залегли тёмные синяки, и ей было тяжело даже стоять на одном месте.

Но всем было наплевать, они думали только о тех, кто совершил преступление, и о том, как отмазать их от правосудия. Когда в кабинет постучали, мужчина уже собрал вещи, но не собирался оставаться директором заведения. Да и вообще решил, что пора завязывать с преподаванием.

Со школой. Потому что терпеть подобное было невозможно. Нельзя было быть рядом с теми, кто так относился к преступлениям.

Когда дверь открылась, показалось лицо отца одного из детей, которых уже освободили. Он демонстративно улыбался, горделиво стукнув себя в грудь, всем своим видом показывая, что он одержал победу и всё кончено. Больше нет никаких разбирательств…