* Шесть лет назад моя сестра увела у меня жениха-миллионера …

Несколько фраз и слезы. Я подошла, положила руку ей на спину. — Все в порядке.

Не спеши. Она собралась и рассказала о нашем детстве. Люди смеялись сквозь слезы.

На кладбище шел мелкий дождь. Мы прощались. Максим стоял в стороне, смотрел на часы.

Екатерина — рядом с отцом. Искренняя, спокойная. Без бравады.

На поминках в доме было много людей, еда, воспоминания. Максим пил. Был явно не в своей тарелке, особенно когда деловые партнеры взахлеб обсуждали проекты с Иваном.

Я слышала, как кто-то говорил о проблемах компании Максима. Похоже, похвальба Екатерины была прикрытием. Я держалась достойно.

Как хотела бы мама. Ради папы. Ради ее памяти.

Не ради боли. Я поймала взгляд Екатерины с другого конца комнаты. Она смотрела на меня, выражение лица было неясным, но мягче, чем раньше.

На следующий день после похорон Ивану нужно было возвращаться в Харьков, важное заседание совета директоров. «Ты уверена, что справишься одна?» Спросил он, собирая вещи. «Я могу остаться.

Папе нужно помочь разобрать мамины вещи. Я останусь на пару дней. Со мной все будет в порядке».

Проводив Ивана в аэропорту, я вернулась в родительский дом. Папа сидел в мамином саду с альбомом на коленях. Она все подписывала, показал он.

«Когда-нибудь нам будет важно знать, кто есть кто». Тем днем я начала трудную работу — разбирать мамин шкаф. Каждое платье было связано с воспоминаниями — синее, выпускной, цветочное, воскресные бранчи, серое, моя помолвка.

Я говорила с ней вслух, рассказывала о жизни в Харькове, о работе, о счастье с Иваном. В прикроватной тумбочке я нашла ее дневник в мягкой кожаной обложке. «Записи за последние десять лет».

«Много о нас, ее дочерях, ее надежде на наше примирение». «Последняя запись за две недели до смерти». «Мое самое большое сожаление — уйти, так и не примирив своих девочек».

Я всегда все чинила. Но это не успела. Молю, чтобы они нашли путь друг к другу.

Зазвонил дверной звонок. Я вытерла слезы. В окно увидела Екатерину.

Стояла одна. Машины Максима не было. Папа ушел к брату на ужин.

Остались мы вдвоем. Я открыла. «Привет», сказала она просто.

«Можно войти?» На кухне я молча сварила кофе. Екатерина сидела за столом. Без Максима она казалась другой.

Меньше. Настоящей. «Где Максим?» Спросила я, поставив кружку.

«Дома». Он не знает, что я здесь. Я сказала, что мне нужно пространство после похорон.

Наступила пауза. Годы молчания повисли между нами. «Прости за вчера», наконец, сказала она.

То, что я сказала в той комнате. Это было жестоко. И неправильно.

Я кивнула, признала извинения, но не простила. Я видела мамин дневник, продолжила она. «Папа показал вчера».

Последнее ее желание, чтобы мы помирились. «Я тоже его нашла», ответила я. «Но примирение — это не просто быть рядом. Это честность».

Она подняла взгляд, глаза наполнились слезами. «Хочешь честности?» «Я несчастна, Анна». Почти с самого начала.

Плотина прорвалась. Слова хлынули сквозь слезы. Максим изменился вскоре после свадьбы.

Стал контролирующим, придирчивым. Бизнес тонул, каждый новый проект — отчаянная попытка спастись. Дома, машины, поездки — все в кредит.

Брак, витрина ради репутации. Он проверяет ее траты, телефон, контролирует шаги. Того Максима, которого ты знала, больше нет.

Может, его и не было вовсе. Почему не уйдешь? Стыд. Как признать, что ради этого разрушила семью? А еще, брачный договор.

Если уйду, останусь ни с чем. Я подтолкнула к ней мамин дневник. «Прочти все».

Екатерина читала. Слезы текли. Она подняла взгляд, лицо, обнаженное, настоящее.

Она все видела. Пронзала насквозь. Мама всегда все знала…