* Пусть умирает. Нам жалко денег на нее, — сказала свекровь, главврачу, после аварии. Муж кивнул. А мне добавила: «Сыну найдем новую». Но вечером за ее спиной раздался голос…

Через еще три недели фонд Соколенко «Добрые слова» устраивал торжественный прием. Они собирали средства на нейрореабилитационные стартапы. Вечерний сад, высаженный жасмином и подогретый летними фонариками, шумел гостями в смокингах. Марина в простом серебристом платье держала бокал минеральной воды и улыбалась журналистам, но искала взглядом свежие ростки лаванды у фонтана. Там было тихо.

Отступив от гостей, она вдохнула аромат. Ее собственная жизнь напоминала эту лаванду. Срезали до земли, но она снова тянулась. Шаги на гравии заставили обернуться, и знакомый голос, теперь глухо-покаянный, прошептал:

— Простите меня.

Екатерина стояла без макияжа, с бумажной биркой волонтера на лацкане. Суд дал ей условный срок и предписал обязательные работы в благотворительной сфере. Марина поставила бокал на бортик фонтана, прижала ладонь к груди, чувствуя, как слезы подступают, но добрая рука Артема легла на ее плечо. Он не говорил, давал выбор опять.

Марина медленно повернулась к свекрови, слезы искры на ресницах, и улыбнулась, не примирением, но пониманием, что чужая тьма не обязана стать твоей. Камера-дрон, плававшая над садом, поймала этот кадр. Отражение фонаря фонтана, две женщины на фоне пахнущего лета и мужчина, замыкающий треугольник поддержки.

Марина взглянула прямо в объектив, словно разговаривая со зрителями всего этого долгого сериала, и подумала: «А главное мы еще скажем завтра». И это был не конец, а первая строка новой тетради, которую однажды в далеком классе ей подарил мальчик с добротой, не потерявшей остроты.

Октябрь вновь обрушил на Харьков золото кленовых марафонов, и загородный центр, где Марина уже ходила без трости, щедро шуршал опавшей листвой под ее кроссовками. За прошедшие пять месяцев швы на голове превратились в тонкую серебристую нитку, а шрамы психологические — в аккуратные рубцы, которые по-прежнему отзывались ночью звоном неприятных снов, но днем начинали звучать в унисон с новым ритмом жизни.

Артем каждое утро приезжал из города без опозданий, привозил еще теплые круассаны из маленькой пекарни и рассказывал о забавных стартаперах, которых собирался поддержать, чтобы увести молодежь от цинизма к идеям социальной пользы. Марина слушала, жмурилась, будто от солнечного блика, и шутливо говорила:

— Артем Соколенко, благотворительный оркестр твоего сердца надо бы наградить медалью за музыкальное мужество.

А он, слегка покраснев, отвечал:

— Оркестр еще репетирует, но солистка уже здорова и уникальна, как первый аккорд.

На скамье для упражнений сидела физиотерапевт Светлана, наблюдая, как Марина осторожно поднимает гантельку в полтора килограмма, и бросала бодрый комментарий:

— Ну вот, мышцы возвращаются быстрее, чем кот к миске со сливками.

В ответ Марина улыбалась, но в глубине зрачков оставалась хрупкая тревога. Слишком много ярких перемен, а она не хотела, чтобы ей снова пришлось собирать себя по кусочкам.

Вечерами в корпусе пахло печеными яблоками. Пациенты и персонал устраивали часы благодарности, когда каждый рассказывал, за что благодарен дню. И Артем однажды поднялся с листком бумаги, признался, что благодарен аварии за то, что она дала право показать, как может биться сердце бескорыстно. Под конец прочитал новое стихотворение. Щемяще короткий белый стих о ремонте разбитых часов, которые, стартуя вновь, отсчитывали не время, а возможность.

Марина сидела, крепко держа на коленях нераспечатанный конверт со школьной тетрадью, так и не решаясь открыть. Она еще взвешивала чувства, будто примеряла сложный костюм, боялась, что любовь — это ткань, в которой пока невозможно свободно дышать. Позже, той же ночью, когда луна отбрасывала едва заметные тени на потолке их общего гостевого домика, Марина прошептала в темноту, думая, что Артем уже уснул:

— Я боюсь, что однажды снова все рухнет, и я потяну тебя в пропасть.

Но из соседнего кресла донесся шорох страниц и ровный голос:

— Если гравитация — твой страх, то я стану твоим экзоскелетом. В космосе не падают, там только летят.

И они так и сидели, пока тьма не растворилась в голубом рассвете.

Виктор тем временем кропотливо выполнял данные публично обещания. Прошел курс терапии по программе «Анонимные созависимые». Выплачивал из зарплаты половину на медицинские кредиты, каждый месяц присылал Марине открытку без слов, только с нарисованным от руки одуванчиком. Однажды он приехал к реабилитационному центру, не решался зайти. Стоял в воротах, мял в руках шапку. Марина увидела его из окна зала ЛФК. Сердце сколыхнулось, но она осталась за стеклом, понимая, что финал их истории уже написан и менять нечего.

Артем подошел, встал рядом, не задавая вопросов. Виктор кивнул, будто признав поражение, и, подняв взгляд на соперника, который оказался победителем не силой, а добротой, сказал:

— Береги ее, она умеет светить. Только вчера я это понял.

Артем ответил, не выходя к воротам:

— Свет не достается тому, кто смотрит вовнутрь себя. Если хочешь исправиться, свети вовне…