* Пусть умирает. Нам жалко денег на нее, — сказала свекровь, главврачу, после аварии. Муж кивнул. А мне добавила: «Сыну найдем новую». Но вечером за ее спиной раздался голос…

— Сделай что-нибудь!

Но Виктор закрыл глаза и тихо сказал:

— Мама, хватит. Я больше не твоя марионетка.

Этого оказалось достаточно. Наручники щелкнули без пафоса, будто защелкнулся портфель, и толпа журналистов ахнула. Под катастрофический звон камер Екатерина впервые осознала, что костюм респектабельной бизнес-леди смят, а лицо искажено. Но исправить уже было нечего. Каждое ее слово улетало в прямой эфир.

Виктор, побледнев, повернулся к Артему. Голос его сорвался между сожалением и благодарностью:

— Ты спас ее, а я… я едва не стал убийцей!

Артем смотрел без вражды, но и без оправданий:

— Это была твоя сдача экзамена на человечность, Виктор. Экзамен еще не окончен.

В толпе вспыхнули фото-вспышки. Виктор, сжав кулаки, раскинул их, словно на кресте признание:

— Я каюсь публично. Я был трусом и слепцом. Но прошу время исправить все. Если Марина позволит, я верну ей долг всей жизнью.

Слова не были обучены риторикой. Поэтому звучали искренне. И потому войдут завтра в топ-цитаты соцсетей рядом с кадрами свекрови в наручниках.

Тем временем за бронированным стеклом реанимации Марина, бледная, но, наконец, свободная от интубационной трубки, медленно поднялась, придерживая грудь. Прошла всего неделя, а тело воспринимало каждый шаг как марафон. Артем, заметив ее отражение, метнулся к дверям бокса. Санитар открыл створки. Острая стерильность ударила в лицо. И вот они встретились глазами. Она с повязкой на голове. Он с усталостью бессонных ночей.

Марина улыбнулась, но черты напряжены:

— Я хочу сама! — прошептала и, опираясь на его руку, шагнула через порог в коридор, где уже строился новый репортаж.

Мониторы подключили мобильный штатив, двое медиков страховали ее сзади, но кадр получился театрально ровным. Больничная сорочка, капельница, плакат отделения интенсивной терапии и мужчина в темном пиджаке рядом. Камера приблизилась, и Марина, набрав воздух, как актриса, чью реплику ждали весь спектакль, произнесла без пафоса:

— Я выбираю тех, кто выбирает жизнь.

Эхо слов разлилось по коридору, по прямому эфиру, по тысячам экранов. Журналист поднял палец, знак «Идеальная цитата», в интернете мгновенно вспыхнули нарезки, мемы, хэштеги #ЯВыбираюЖизнь и #МаринаГоворит. После краткого ажиотажа Марину вернули в палату, но теперь уже с охраной от назойливых репортеров. Артем сел рядом, положил конверт на тумбочку, письмо-признание, запечатанное сургучем, пахло свежими чернилами.

Она заметила, коснулась пальцем и посмотрела вопросительно. Он тихо сказал:

— Когда будет сила, прочтешь, если захочешь.

Ее ресницы дрогнули:

— Спасибо за жизнь, но я теперь должна назаново ее примерить. Дай мне время.

Артем улыбнулся мягко:

— Я подожду еще десять лет, если нужно. В моей тетради много пустых страниц.

Голос его не дрогнул, как не дрогнул когда-то в школьном кабинете, давая обещание не заржаветь. Марина кивнула, ощутив, как внутри вместо пустоты появляется теплый овал будущего, еще не заполненный словами, но уже существующий.

Месяц спустя сосновый воздух загородного реабилитационного центра под Харьковом носил запах йода и смолы, скрип колес инвалидных кресел смешивался с птичьим щебетом. Марина уже без повязки, с короткой модной стрижкой, проходила по ровной дорожке ЛФК, Артем рядом, выдерживая ее темп. Полшага позади, чтобы подхватить, если качнет. Физиотерапевт улыбался:

— У вас естественная синхронизация, как у пары танцоров.

Но они смущенно отвечали, что еще далеко до танцев. Вечером у камина Марина открыла конверт, прочла каждую строчку признания, и слезы, не горькие, а освобождающие, катились по щекам. Она не бросилась ему на грудь, но подняла глаза, полные света, и сказала:

— Пока не знаю, как назвать это чувство, но точно знаю, рядом с тобой я дышу.

Артем сжал ее руку, будто договорившись пальцами:

— Глотка воздуха уже много, остальное настроим…