* Пусть умирает. Нам жалко денег на нее, — сказала свекровь, главврачу, после аварии. Муж кивнул. А мне добавила: «Сыну найдем новую». Но вечером за ее спиной раздался голос…

— Это шанс, — ответил он, мягко, но твердо, словно хирург, добавляющий дозу анестезии.

Виктор отшатнулся от матери:

— Может, нам стоит принять помощь?

— И продаться? Неужели ты настолько слаб, что позволишь какому-то влюбленному фанату вмешаться?

— Мама, я думаю о жене.

— Нет, ты думаешь о том, как выглядеть героем. Но герои разоряются, милый. Ты готов жить в однушке без машины?

Он не ответил. Внутри шевельнулась вина.

Когда первые серебристые полосы рассвета прорезали тучу, самолет Артема сел в Харьковском аэропорту. На трап вбежал водитель, отчаянно размахивая полотенцем. Дождь не прекращался. Артем отказался от зонта, брел к машине. Вода стекала по лицу, словно он окунался в ледяной Днепр, чтобы заглушить дрожь. В телефоне светился номер Соколова: «Мы готовим операционную, но родственники создают препятствия». Артем ответил ровно:

— Держитесь протоколов и закона. Увидимся через полчаса.

Виктор тем временем стоял у поста охраны. Он приказал начальнику смены, крепкому мужчине по имени Роман, не впускать посторонних без его подписи:

— Особенно какого-то Соколенко, скажете, мошенник, подходит под описание аферистов, которые продают чудо-лекарства.

Роман кивнул. Екатерине это понравилось:

— Сынок, я знала, что у тебя стальные нервы. Теперь нужно только дотянуть до вечера.

За полчаса до приезда Артема в больнице вспыхнули очередные уведомления: «Миллионер прилетел спасать незнакомку?» Журналисты с камерами уже дежурили у центрального входа. Нюх на драму был сильнее комендантского часа. Соколов попытался расшевелить охрану:

— Это мой донор. Пустите.

— Приказ мужа, — отрезал Роман.

Врач поднял руку:

— Тогда я вынесу приказ главврача.

Но регламент был на стороне смятых родственных подписей и адвокатских угроз. Артем подъехал на серебристом внедорожнике, арендованном прямо из бизнес-зала. Дождь лил стеной, зеркала фар отражались, как реки расплавленного стекла. Он вышел, увидел красную линию кордона и охранников с рациями. Роман шагнул навстречу:

— Проезд закрыт, больница на карантине.

Артем взглянул, улыбка чуть тронула губы. Улыбка человека, который в двадцать один год отсудил у налоговой целый квартал за ошибку в законодательстве:

— Хорошо, — произнес он вежливо. — Тогда позвоните журналистам. Через пять минут здесь будет пресс-конференция на тему «Муж и свекровь против медицины». Им приятно получить горячий материал, а я расскажу, как вы отказываете в помощи человеку.

Роман сморгнул. Итог приказов рушился под угрозой публичности. Екатерине стало дурно. Она рванула вперед:

— Вы шантажируете?

Артем спокойно ответил:

— Нет, я просто предлагаю правду. А правда — это лучшая реклама.

Камеры, будто услышав, клацнули затворами. В этот миг небо разрезала цепкая вспышка молнии, на мгновение озарив всех тремя цветами — белым светом фар, стальным доспехом луж и красным огнем сигаретного огонька у крыльца. Виктор, стоя под навесом, закрыл ладонью глаза от молнии и в перекрестном свете увидел лицо Артема. Их взгляды сцепились, как лезвия. Соколенко поднял руку с телефоном:

— У вас есть пять минут, чтобы решить — спасать жену или свое эго.

И дождь заглушил все, кроме биения собственных сердечных клапанов в груди каждого, кто слушал, как тикают эти пять минут.

Холл нейроцентра, который днем напоминал мраморную ракушку с ровным гулом кондиционеров, под утро гудел, как подземная станция накануне шторма. В полукруге камер сверкали объективы, репортеры дергали микрофоны, а одинокий штатив уже транслировал прямой эфир для сотен тысяч зрителей, ожидавших скандальных подробностей. Артем стоял на ступени, капли дождя еще блестели на лацканах пиджака, и, не поднимая бровей, произнес ту же общую фразу, что однажды сказал себе, когда решил стать предпринимателем:

— Я беру на себя все расходы — нынешние и будущие — по лечению Марины Ковалевой, включая послеоперационную реабилитацию и протезирование, если понадобится.

Он не повышал голос, но акустика холла подхватила каждое слово, придавая им звучание судебного протокола. В следующее мгновение вспыхнули пуш-уведомления: «Миллионер спасает умирающую жену своего школьного друга?» «Благотворитель против родственников-скряг. Громкое падение имиджа богатой семьи Ковалевых». Соцсети шипели хэштегами #СвекровьБезСердца, #СпасиМарину, #СоколенкоГерой. Зрители лайкали, репостили, кто-то писал гневные комментарии в адрес Екатерины, а популярная блогерша-психолог уже снимала реакцию: «Когда деньги заслоняют человечность».

Все это эхом отражалось в коридоре, где свекровь, узнав из новостей о трансляции, шагала яростно, будто собиралась вышибить дубовые двери пресс-зоны плечом. Виктор держался чуть позади, как мальчик, пойманный на горячем, и едва они столкнулись взглядом с Артемом, между ними пролегла невидимая линия фронта. Одна сторона — жадность и страх, другая — упорство любви.

— Ты опозорил нас на всю страну, — прошипела Екатерина настолько низко, что даже диктофоны не уловили.

Артем ответил мягко, не уходя с места:

— Я всего лишь сказал правду. А правда, Екатерина Ивановна, ярче любого прожектора.

Репортеры ждали сенсации, и она произошла. Виктор сорвался, крикнув:

— Мама, хватит! Ты отравила мой брак, мою жизнь и чуть не убила женщину, которую я должен был защищать!

Фраза сорвалась в пространстве, как разбитый бокал. Одни камеры сфокусировались на растерянном лице свекрови, другие — на болезненно затянутых губах сына. Сразу после короткой бури репортеры ринулись к стойке информации, а трое охранников проводили Артема в стерильную зону, где запах хлоргексидина вытеснял зловония медиа.

За стеклом реанимации кипела борьба. Два нейрохирурга нагнулись над головой Марины, мерцали лампы, мелькали зажатые в титановых держателях пластины нитинолфлекса, превратившие ее череп в сложную головоломку. Каждый винт — шанс на память, каждое сверло — риск заползти лишним миллиметром. Анестезиолог шептал показатели. Давление падало, сатурация плясала между 84 и 91. Соколов, чьи глаза раньше выгорали на дежурствах, теперь светились холодным упорством. Он следил за ритмом бипера, словно дирижер за скрипичной секцией.

Артем, не заботясь о стерильности стекла, прижался лбом к прозрачной перегородке. На том краю бликовала маска Марины, на этом отражались его собственные темные круги под глазами. Рука легла на стекло. Еще сантиметр — и он коснулся бы ее пальцев. Но их разделяли миры. Мир биений монитора и мир громких заголовков. Он молился молча, без веры в священные книги, но с фанатичной верой в человеческое упорство спасать.

Через три часа, когда операционный потолок начал бледнеть от рассветного неона, Соколов подал сигнал. Основная фаза завершена. Нейрохирург-ассистент передал цифру кровопотери. Сестра-циркуляр подала финальные швы. В коридоре, куда выводили каталку с пациенткой, пахло заваренным кофе и побежденной усталостью. Артем шагнул рядом, едва слышно произнес:

— Держись, Марина! Держись, пожалуйста!..