* Пусть умирает. Нам жалко денег на нее, — сказала свекровь, главврачу, после аварии. Муж кивнул. А мне добавила: «Сыну найдем новую». Но вечером за ее спиной раздался голос…

Приемный покой дышал едким запахом хлорки и озоном от дезинфекций. Ночные лампы отбрасывали круглые лужи света, в которых все оказывалось выставленным на показ. И именно там, прямо посреди единственного яркого круга, Екатерина резко вытянулась, словно актриса, поймавшая главный луч прожектора, и процедила сквозь тонко наведенную помаду:

— Пусть умирает, нам жалко денег на нее.

Виктора она удерживала за запястье, как дрессировщик удерживает нервную собаку, и на этом запястье белело обручальное кольцо, бесстыдно напоминавшее, кого именно они только что обрекли. Главврач Соколов, высокий, вечно сутулый от дежурств и бумажных кругов ада, потрясенно посмотрел из-под очков, словно пересчитывая в уме стоимость каждой человеческой минуты жизни.

Потом медленно перевел взгляд на монитор с цифрами пульса Марины, где зеленела хрупкая нить, и по лицу его пробежала дрожь профессионального стыда. Он знал, что при желании мог бы подключить дорогой аппарат ЭКМО или хотя бы заказной набор нейрохирургических имплантов, но бюджет клиники был ограничен, а семейство Ковалевых давно переправляло регулярные благотворительные взносы, спасающие больницу от сокращений. Екатерина, вскинув подбородок, шепнула врачу, но достаточно громко, чтобы санитар у стены вздрогнул:

— Не будем зря тратить запасы плазмы. Я лучше переведу фонд в частную клинику «Здоровье-Престиж», там у нас свои палаты.

Виктор, все еще не смея поднять глаза на безжизненно бледное лицо жены, заговорил глухо, будто проглатывая собственный страх:

— Доктор, поймите, реабилитация после краниотомии может затянуться на годы, мы не потянем.

Соколов сжал папку.

— Согласно протоколу шоковой травмы, мы должны…

— Протоколы пишут богачи на бумаге, — перебила Екатерина. — А мы говорим о живых деньгах, которые кормят ваш персонал.

В коридоре громыхнула тележка с бельем. Медсестры, бросив взгляды, ускорили шаг, словно это был не спор о человеческой судьбе, а странная сценка из дешевой драмы, которую лучше не видеть.

Сквозь хлопоты и шорохи сознание Марины, ослабевшее, плыло над больничной суетой. Ей чудилось, будто шум вентилятора превращается в далекий школьный звонок, а вместо оранжевой лампы над головой гаснет школьная люстра, под которой она, пятиклассница с косами, тянется к маленькому мальчику, отчаянно прячущему за спиной красный бант подарка.

— Артем, не стесняйся, садись рядом! — звучит голос учительницы, пахнущей ромашками.

Артем в тех воспоминаниях улыбается, как белый пушистый котенок, протягивает картонную открытку со словами: «Я буду рядом, когда станет страшно». Марина пытается ответить «Спасибо», но на губах вместо голоса только вкус лекарства. Воспоминание гаснет, вновь возвращая ее во тьму, где под ребрами колотится испуганный воробей сердца.

Возле стойки поста Екатерина, сыграв раннюю победу, резко сменила тон на бытовой, однако ядовитый:

— Сыну найдем новую! — прошипела она, едва каталка с Мариной прокатилась под аркой дверей.

Санитар, мужчина с грубыми руками, споткнулся, словно это была команда крушить столы. Медсестра Оксана, державшая капельницу, побледнела, потому что в этот момент поняла — такие слова нельзя позволить исчезнуть без следа. Она ловко вытащила смартфон из нагрудного кармана халата, включила диктофон и, делая вид, что поправляет бинт, поднесла устройство поближе к паре. В записи отчетливо прозвучало:

— Сыну найдем новую! Главное, Виктор, быстрее освободиться от этой дорогостоящей обузы.

Шлепок. Телефон выскользнул из мокрой ладони Оксаны, ударился о кафель, отскочил, вызывая эхо, будто выстрел. Екатерина обернулась:

— Что это было?…