Они исчезли во время выпускного вечера, а спустя 22 года всплыло нечто шокирующее…

«Почему только семнадцать?» — спросил молодой следователь, глядя на своего старшего коллегу. «Где остальные? И что делала эта Лиза, рисуя такие вещи?» Следователи обшарили местность в радиусе полукилометра, но густая местность замедляла поиски. Ни следов, ни останков снаружи, только тишина и ощущение чего-то необъяснимого. Дело было вновь открыто, теперь уже не как поиск пропавших, а как возможное место преступления. Подозревалось убийство.

Когда рисунки Лизы просочились в прессу, появилась новая теория, куда более мрачная, чем кто-либо мог представить. «Это не просто пропажа», — сказал один из журналистов, стоя перед камерой у оцепленного леса. «Это что-то ритуальное. Что-то, что эти дети видели. Или в чем участвовали». Что на самом деле произошло с классом 1999 года в тех лесах? И кто, если вообще кто-то, спланировал, чтобы они никогда не вернулись?

Спустя несколько дней после обнаружения школьного автобуса в лесах Черниговской области, полицейский участок Прилук был осажден толпами журналистов, следователей и встревоженных горожан. Весь регион гудел от загадки. Что случилось с выпускным классом 1999 года? Что означали кости, найденные в ржавом автобусе? И почему, спустя более двух десятилетий, ничего не всплывало до сих пор?

Утро десятого июня началось как обычно. Туман висел над городом, а в участке гудели флуоресцентные лампы. Офицеры обсуждали последние находки, когда дверь распахнулась, и внутрь вошел человек. Он был худощав, почти хрупок, с небритым лицом и длинными, спутанными волосами, прилипшими к щекам. Его одежда — потрепанная куртка и мятые брюки — висела на нем, как на вешалке. Глаза, глубоко запавшие от усталости, нервно бегали по комнате. «Кто это еще?» — пробормотал один из офицеров, отрываясь от бумаг.

Человек медленно подошел к стойке, его шаги были почти механическими. Наклонившись, он прошептал: «Я Дима Соколов. Из класса 1999 года». В комнате повисла тишина. Слова ударили как гром, неся с собой груз двадцати двух лет вопросов без ответов. Офицеры переглянулись, ожидая, что это шутка, но лицо человека оставалось серьезным. «Дима Соколов?» — переспросила сержант Оксана Романенко, шагнув вперед. Ее голос был осторожным, но в нем сквозило недоверие. «Простите, вы сказали, из класса 1999 года».

Дима не ответил. Его взгляд метался по углам, словно он боялся, что кто-то следит. «Я не должен был возвращаться», — пробормотал он, его голос дрожал. «Они все еще смотрят». Оксана почувствовала, как по спине пробежал холодок. «Кто смотрит, господин Соколов?» — спросила она, стараясь сохранить спокойствие. Дима покачал головой, словно пытаясь встряхнуть тяжелые мысли. «Не знаю. Не знаю», — повторил он. «Я не должен был возвращаться. Никто из нас не должен».

Его слова звучали не как рассказ выжившего, а как признание человека, которого заставили выжить, человека, отмеченного чем-то темным и неестественным. Оксана начала терять терпение. Им нужны были ответы, а не загадки. «Господин Соколов, нам нужно, чтобы вы объяснили, где вы были все эти годы», — сказала она твердо. «Что случилось с вашими друзьями? С другими учениками?» Дима вздрогнул, его взгляд снова метнулся к двери. «Я не могу. Не сейчас. Не пока». Он замолчал, сглотнув, словно слова были ядом. «Они все еще там. Они не остановятся»…