Она чудом спаслась при падении автобуса в пропасть, год выживала в горах… А вернувшись, обнаружила мужа с любовницей в своей квартире и мать в доме престарелых! Но то, что произошло дальше, ШОКировало весь район…
Каждый вечер, сидя у огня, они понемногу узнавали друг друга. Сначала разговоры касались только насущного, где хранятся запасы, как определить погоду по облакам, какие травы лечат простуду.
Но однажды что-то изменилось. «Почему вы здесь?» – спросила Ирина, глядя, как Роман методично затачивает охотничий нож.
«Почему живете один, вдали от людей?» Роман поднял глаза от работы.
В отблесках пламени его лицо казалось высеченным из камня, только глаза жили своей собственной жизнью, в них отражалась боль, которую он привык носить внутри. Я был военным врачом, – начал он, словно решившись переступить невидимую черту.
Ходил в горячие точки. Видел, как люди убивают друг друга, во имя идей, которые не стоят и капли крови.
Лечил, спасал, терял, это была моя работа. Он замолчал, и Ирина не торопила его.
Иногда тишина говорит больше, чем слова. У меня была семья, – продолжил он после паузы.
«Жена Анна, дочь Марина. Они ждали меня из каждой командировки.
А потом…» Его голос дрогнул. В одну из моих командировок в нашем городе случился теракт.
Торговый центр. Они просто пошли за покупками.
Ирина невольно протянула руку и коснулась его запястья. Жест поддержки, человеческой солидарности, перед лицом невыносимой боли.
Я не смог их спасти, – закончил он глухо. Я, врач, спасавший чужих людей на войне, не смог спасти собственную семью.
А потом выяснилось, что теракт можно было предотвратить. Были сигналы, были предупреждения.
Предательство системы, которой я отдал 20 лет жизни. В эту ночь они проговорили до рассвета.
Боль Романа нашла отклик в душе Ирины, несравнимый по масштабу, но созвучный по сути. Предательство.
Потеря. Невозможность изменить прошлое.
Через неделю Ирина предприняла попытку побега. Дождавшись, когда Роман ушел на охоту, она собрала нехитрые пожитки, взяла запас еды и направилась в сторону едва заметной тропы, ведущей вниз с горы.
Я должна сообщить маме, что жива, – убеждала она себя, хотя в глубине души понимала, что это лишь часть правды. Ею двигало что-то еще, страх перед растущей привязанностью к этому месту и этому человеку, страх потерять себя прежнюю.
Она преодолела всего пару километров, когда началась метель. Внезапно, как бывает только в горах, она обрушилась белой стеной, стирая очертания тропы, ориентиры, само ощущение пространства.
Ирина попыталась вернуться, но уже не могла понять, где находится хижина. Ветер усиливался, колючий снег бил в лицо, мороз пробирал до костей.
Я сейчас умру, – поняла она с пронзительной ясностью. Умрет, так и не сказав маме, что жива.
Так и не разобравшись с тем, что случилось в ее жизни. Так и не поблагодарив по-настоящему человека, который дважды спас ее.
Когда сильные руки Романа подхватили ее из снежного плена, Ирина уже почти потеряла сознание от холода. Он нес ее через метель, прижимая к груди, как ребенка, и что-то говорил, то ли ругался, то ли молился.
В хижине, растирая ее обмороженные руки у огня, он впервые за все время по-настоящему разозлился. «Ты понимаешь, что могла погибнуть?» Его голос звенел от сдерживаемой ярости.
«Зачем?» «Чтобы доказать себе, что можешь справиться сама».
«Я должна сообщить маме, что жива», – упрямо повторила Ирина. «И ради этого ты рискуешь больше никогда ее не увидеть?» Он покачал головой.
«От судьбы не убежишь. Особенно в в горах».
Они смотрели друг на друга, два человека, потерявшие и нашедшие что-то важное на вершине мира. И в этот момент между ними возникло понимание, не просто знание фактов, а глубинное осознание друг друга.
«Я боюсь», – прошептала Ирина. «Боюсь, что когда вернусь, ничего не будет как прежде.
Что я сама уже не та». «А ты и не должна быть прежней», – тихо ответил Роман.
«Горы меняют каждого, кто приходит к ним. Они забирают лишнее и оставляют суть».
В конце декабря Роман слег с тяжелой лихорадкой. Простуда, подхваченная на охоте, обернулась воспалением легких.
Теперь уже Ирина ухаживала за ним, варила отвары из припасенных трав, прикладывала холодные компрессы ко лбу, следила, чтобы огонь в очаге не погас. В бреду Роман звал жену и дочь, просил прощения, что не был рядом, когда они нуждались в нем.
Ирина держала его за руку, как он когда-то держал ее, пока она балансировала на грани жизни и смерти. «Анна», – шептал он в полузабытии, – «прости меня.
Я должен был быть с вами». Только тогда Ирина по-настоящему осознала глубину его одиночества и боли.
Этот сильный, молчаливый человек носил в себе рану, которая никогда не заживала полностью. И все же, он нашел в себе силы спасти ее, заботиться о ней, дать ей второй шанс.
Когда кризис миновал, и Роман начал выздоравливать, между ними возникло новое качество отношений. Они стали не просто случайными попутчиками на жизненном пути, а людьми, разделившими страх, боль и надежду.
Людьми, которые видели друг друга в самые уязвимые моменты и не отвернулись. Тем временем в городе, полицейский, глядя на Дениса, сообщил с сочувствием.
Тела всех пассажиров автобуса еще не найдены, но… Шансов практически нет. Денис сидел в полицейском участке, куда его пригласили для официального уведомления о катастрофе и пытался осознать услышанное.
Ирина погибла. Автобус сорвался в пропасть.
Все пассажиры считаются погибшими. Первым чувством был шок, оглушающий, парализующий.
Затем пришла странная, почти неуместная мысль. «Теперь мне не нужно выбирать между ней и Мариной».
И следом волна стыда за эту мысль. «Вам нужно кому-нибудь позвонить?» – спросил полицейский.
«Родственникам погибшей?» – «Ее мать», – ответил Денис, словно очнувшись.
«Ей нужно сообщить». Он представил, как эта новость ударит по Валентине Михайловне.
Пожилая женщина с больным сердцем, для которой Ирина была единственным близким человеком. И тут в голове Дениса начал формироваться план.
Квартира Валентины Михайловны в историческом районе «Старая набережная», трехкомнатная, с высокими потолками и видом на реку, была последним, что связывало его с прошлой жизнью. Если бы она перешла к нему.
Валентина Михайловна открыла дверь, и Денис с удивлением отметил, как она постарела за последний месяц. Осунулась, появились новые морщины, глаза потускнели.
«Денисочка!» – она обняла его. «Как ты?» – «Нет вестей от Иры».
Он опустил глаза, изображая скорбь. «Валентина Михайловна, присядьте, пожалуйста».
«У меня плохие новости». Она побледнела, еще до того, как он произнес страшные слова.
Материнское сердце уже все знало. Автобус с туристами начал Денис, тщательно подбирая слова.
Сорвался в пропасть. Спасатели говорят, что шансов нет.
Валентина Михайловна не закричала, не упала в обморок. Она просто замерла, словно жизнь вытекла из нее в одно мгновение.
Только пальцы, сжимающие край кофты, побелели от напряжения. «Это ошибка», – прошептала она.
«Не может быть. Я бы почувствовала, если бы моя девочка».
Денис присел рядом, взял ее руки в свои. «Мне так жаль.
Я сам не могу в это поверить». Следующие дни он провел рядом с ней, приносил продукты, готовил еду, вызывал врача, когда ей становилось плохо.
Валентина Михайловна впала в состояние оцепенения, из которого выходила только для того, чтобы спросить, нет ли новостей о дочери. На третью неделю Денис начал разговор о документах.
«Валентина Михайловна, нам нужно оформить страховку Ирины. Для этого требуется ваша подпись, как ближайшей родственницы».
Она рассеянно кивнула, не вникая в детали. Ее мысли были далеко, с дочерью, которую она отказывалась считать погибшей.
«И еще одна вещь», – добавил Денис, стараясь, чтобы голос звучал участливо. «У Ирины остались какие-то дальние родственники по отцовской линии.
Они могут предъявить права на имущество. Чтобы защитить вас, лучше бы оформить дарственную на квартиру».
«Дарственную?» Валентина Михайловна посмотрела на него непонимающим взглядом. «Зачем?»
«Чтобы никто не мог отобрать у вас жилье», – терпеливо объяснил Денис. «Я займусь всеми формальностями, вам нужно только подписать».
В ее взгляде мелькнуло сомнение, последняя искра ясного сознания, протестующая против обмана. Но горе затуманило рассудок, и она кивнула.
«Хорошо, Денисочка. Ты всегда был таким заботливым»…
