Он вытащил тигрёнка из болота, но то, что появилось за его спиной… ШОКИРОВАЛО ВСЕХ!
Он посмотрел на неё. На эти золотые, блестящие в полутьме глаза. Они уже не смотрели сквозь него.
Они смотрели на него. И в этих глазах было ожидание. Как будто она понимала, кто перед ней.
И верила. Ненадолго. Но верила.
Игорь прикусил губу. Выпрямился. Вокруг — ни души, ни сигнала, ни оружия, ни помощи.
Только он, тигрица и мерзкое железо под лапой. А потом… он услышал. Сухой хруст ветки, тяжёлый шаг.
И… голос. Мужской, низкий, чужой. С акцентом злобы в каждом слове.
Он даже не сразу понял, что говорит человек. Звук был, как из другой сцены. Животное зло.
Их было двое. Браконьеры. Их шаги становились всё ближе.
Медленные. Уверенные. Как будто знали, что здесь никто им не помешает.
Он попятился. Один раз посмотрел на тигрицу. Она смотрела в ответ.
Не дёрнулась. Не зарычала. Просто смотрела.
Игорь спрятался в зарослях и замер. Лес вокруг замолчал. Даже птицы замолкли.
Даже ветер стих. Всё знало. В эту тишину сейчас войдёт.
Грязь. Та, что приходит не охотиться, а ломать. Они пришли по хрусту, как будто лес сам их позвал.
Загрубевших. Злых. Неестественных.
Двое. Первый, приземистый, с мешком через плечо, от которого звенели железяки. Лицо, как обуглённая кора, ни бровей, ни мягкости.
Второй, сутулый, с винтовкой в руках, весь в грязи, будто лес его уже отторг. Они шли тяжело, уверенно, как будто знали. Им тут всё можно.
В их шагах не было опаски, только привычка. Игорь затаился. Слился с кустами.
Сердце билось где-то в ушах, как барабан. Перед ним — тигрица, капкан. Кровь.
И зверь — живой. Пока ещё живой. Он боялся не за себя, за неё, за то, что сейчас случится, за то, что не успеет.
— Ну, здравствуй, красавица, — сказал первый, подходя к тигрице. Та дёрнулась, зарычала, но слабо. Голос у него был низкий, вязкий, с каким-то самодовольным гоготом внутри, как будто он разговаривал с вещью.
— А она ещё дышит, — усмехнулся второй. Глянь, как цепь в землю вжалась. Значит, не сразу села.
Первый бросил мешок рядом, сел на корточки. Из мешка вывалились ржавые ловушки, кусачки, что-то похожее на верёвку, всё грязное, будто уже использованное. — Чё, думаешь, жалко её? — обратился он к напарнику, не глядя.
— За такую штуки три выручим, даже с дырой в лапе, только шкуру не порти. Он говорил так, будто перед ним неживое существо, а куртка, которую можно разрезать вдоль шва. Второй плюнул в траву и посмотрел в сторону леса…
