В маленькой провинциальной больнице, пропитанной запахом дезинфицирующего средства, царила будничная суета. Звуки шагов, шелест медицинских карт, тихие переговоры медперсонала — все сливалось в однообразный фон, в котором редко возникали эмоции. Но за одной из дверей, в углу детского отделения, притаился островок безмолвного отчаяния.
Там в палате для отказных детей лежал крошечный мальчик. Его худенькое тельце почти терялось среди слишком большого одеяла, на лбу блестели капельки пота, и видно было, что ему не здоровилось. Но он не кричал, не звал на помощь.
Его губы, пересохшие и потрескавшиеся, едва шевелились, издавая едва слышный стон. Казалось, он уже знал, что его плач никто не услышит. Дни для него тянулись как вечность, а мир за пределами этой палаты давно перестал существовать.
Никто не заглядывал в его глаза, не пытался заговорить. Медсестры заходили лишь для формальных процедур, равнодушно отмечая в карточке состояние здоровья. Но настоящей заботы не было.
Он был просто еще одним случаем среди сотен таких же. Именно в этот день в больницу пришла девушка, которая еще не знала, что ее жизнь изменится. Полина стояла у регистратуры, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
Ее стройная фигура и темные волосы, собранные в небрежный пучок, выделяли ее на фоне уставших медиков. Она пришла сюда в первый раз, как волонтер, с желанием сделать хоть что-то хорошее. Ее всегда пугало равнодушие, но сегодня она решила, что больше не может просто смотреть со стороны.
Ее встретила Людмила Сергеевна, главная медсестра отделения, женщина строгая, с чуть усталыми глазами. Объяснив Полине ее обязанности, она сдержанно заметила. — Не суйся туда, куда не надо.
У нас есть палата отказников, это не твое дело. Но Полина, лишь кивнув, продолжала думать об этом странном слове. Отказники.
Что-то внутри нее не давало покоя. Она понимала, что за этим термином скрывается настоящая боль. В конце смены она все-таки решилась.
Полина тихонько приоткрыла дверь, за которой лежал мальчик. Ее взгляд упал на его крохотные кулачки, сжимающие край одеяла. Она застыла.
А потом, не сдержавшись, прошептала. — Ты не один, я здесь. Эти слова, сорвавшиеся с ее губ, стали началом истории, которая изменила не только жизнь мальчика, но и ее саму.
После той ночи Полина не могла избавиться от образа мальчика. Его глаза, полные тишины и какого-то недетского понимания, не отпускали ее мысли. Она не могла представить, как ребенок, который только начал жить, уже столкнулся с таким одиночеством.
На следующий день Полина пришла в больницу раньше времени. Она направилась прямо к палате, стараясь избежать встречи с Людмилой Сергеевной. Открыв дверь, Полина снова увидела малыша.
Он лежал все так же, неподвижно, словно боясь привлечь внимание, которое ему все равно не уделят. Но на этот раз Полина заметила еще кое-что. Его одеяло было небрежно скомкано, бутылочка смеси валялась на полу, а на его губах виднелись белые следы молока.
Ей стало не по себе. — Боже, малыш, как же так? — выдохнула она, присаживаясь рядом с кроваткой. Она осторожно подняла бутылочку, протерла ее салфеткой из своей сумки, наполнила свежей смесью из небольшого термоса, который принесла с собой.
Мальчик, заметив ее движение, слабо повернул голову. Его маленькие глазки едва приоткрылись, но в них мелькнуло что-то новое. Надежда.
Полина почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, но она сдержалась. — Все будет хорошо, — тихо сказала она, укутывая его в одеяло. — Я обещаю.
С этого момента Полина каждый день уделяла время малышу. Она училась кормить его, менять пеленки, следить за его состоянием. Иногда она замечала, как другие медсестры бросают на нее странные взгляды, но никто не мешал ей.
Казалось, в больнице привыкли к равнодушию, и попытки изменить что-то уже не воспринимались всерьез. Однажды, подметив очередную небрежность в уходе за ребенком, Полина не выдержала. Она направилась прямо в ординаторскую, где за столом сидела Людмила Сергеевна, перелистывая медицинские карты.
— Почему вы так к нему относитесь?…