«Не смій сідати, коли моя мама стоїть!» Чоловік смикнув мене з місця в метро, на дев’ятому місяці вагітності. Пасажири притихли, а потім одна бабуся сказала всього ТРИ слова…
Но его неубедительные объяснения и разоблаченная ложь только укрепили позицию Марины. Развод был оформлен быстро. Марина получила полную опеку над Леночкой, а Андрею были назначены строго регламентированные встречи: раз в две недели, в присутствии социального работника, в специальном центре для посещений.
Первые несколько встреч он действительно приходил. Сидел с дочерью, неловко пытался играть, дарил игрушки. Но постепенно его визиты становились все реже.
Сначала он пропустил одну встречу, потом две. Потом перестал приходить совсем. Алименты он платил исправно, это Марина должна была признать.
Каждый месяц на счет приходила сумма, даже больше той, что назначил суд. Но в остальном Андрей словно растворился в воздухе. По слухам, доходившим через общих знакомых, он по-прежнему жил с матерью, работал в той же компании, но личная жизнь его не складывалась.
А Марина? Марина двигалась дальше. Она вернулась на работу, когда Леночке исполнилось полтора года. Наняла няню — строгую, но заботливую Валентину Сергеевну, бывшую учительницу начальных классов.
Организовала свою жизнь так, чтобы каждую свободную минуту проводить с дочерью. А потом в ее жизни появился Максим. «Мама, смотри, как высоко!» — голос Леночки вернул Марину в настоящее.
Девочка стояла на самом верху горки, гордо выпрямившись, словно покорила Эверест. «Вижу, солнышко! Теперь осторожно съезжай!» — Марина улыбнулась, доставая телефон, чтобы запечатлеть этот момент. Леночка лихо съехала по металлическому желобу и победно вскинула руки.
«Еще разок!» — «Нет, милая, нам пора домой!» — Марина показала на часы. — «Пятнадцать минут пешком, а потом папа будет ждать!» — «Ну ладно», — Леночка скорчила забавную гримаску, но спорить не стала. — «Но завтра — целых два раза на горке!» — «Договорились», — Марина протянула руку, и маленькая теплая ладошка тут же вложилась в ее ладонь.
Они неспешно шли по осеннему парку, шурша опавшими листьями. Леночка, как обычно, болтала без умолку: о детском саде, о своей лучшей подруге Соне, о воспитательнице, которая сегодня похвалила ее рисунок. «А Дима сказал, что мой рисунок плохой», — возмущенно сообщила она.
«Глупый Дима! Солнышко, может, он просто завидует, что у тебя так хорошо получается?» — мягко предположила Марина. «Наверное», — Леночка задумалась.
«Он вообще всегда завидует. И дергает меня за косички». — «О, это серьезно», — с притворной строгостью сказала Марина.
«Если мальчик дергает за косички, знаешь, что это значит?» — «Что?» — заинтересовалась Леночка. — «Что ты ему нравишься», — подмигнула Марина. — «Фу!» — Леночка скорчила такую гримасу отвращения, что Марина расхохоталась.
«Не хочу, чтобы я ему нравилась! Мальчишки противные!» — «Посмотрим, что ты скажешь лет через десять», — усмехнулась Марина. Они уже подходили к дому, когда Леночка вдруг остановилась и уставилась куда-то вперед. Марина проследила за ее взглядом и застыла.
У подъезда стояла Антонина Петровна. Пять лет почти не изменили ее: все та же идеальная укладка, безупречный макияж, строгое пальто. Разве что морщины стали глубже, а в густо крашеных волосах проглядывала седина.
Марина крепче сжала руку дочери и решительно направилась к подъезду. Запретительный приказ давно утратил силу, да и Антонина Петровна имела полное право стоять на улице. Но встречаться с ней Марина не хотела категорически.
«Марина», — Антонина Петровна сделала шаг навстречу. — «Пожалуйста, мне нужно поговорить». — «Нам не о чем говорить», — холодно ответила Марина, пытаясь обойти свекровь и увести дочь.
«Мама, кто эта тетя?» — громко спросила Леночка, с любопытством разглядывая незнакомку. Антонина Петровна застыла, впервые увидев внучку так близко. Ее лицо странно исказилось — не то от волнения, не то от боли.
«Это…» — «Просто знакомая», — быстро ответила Марина. — «Пойдем, папа ждет». — «Я…» — «Я твоя бабушка», — вдруг сказала Антонина Петровна, обращаясь к Леночке.
«Мама твоего папы». Марина почувствовала, как внутри все замерзает. Как она смеет, как смеет вот так врываться в их жизнь?
«У меня нет папы», — уверенно сказала Леночка. — «То есть он есть, но он не мой настоящий папа. Мама говорит, что настоящий папа — это который любит».
Антонина Петровна побледнела: «Что ты ей наговорила?» Она резко повернулась к Марине. — «Что ты внушила ребенку?» — «Только правду», — твердо ответила Марина, — «что ее биологический отец не захотел быть частью ее жизни.
А Максим — ее настоящий папа, потому что любит ее и заботится каждый день». — «Это ложь», — повысила голос Антонина Петровна. — «Ты специально все устроила, чтобы отнять ребенка у моего сына».
Леночка испуганно прижалась к матери. Марина почувствовала, как в ней закипает гнев — холодный, контролируемый. «По-моему, пять лет назад суд уже высказался на этот счет», — сказала она ледяным тоном.
«Ваш сын сам решил не быть частью жизни дочери. Он пропустил все: первые шаги, первые слова, первый день рождения. Все».
«Ты не давала ему видеться с ней». — «Неправда. У него были назначены встречи.
Он перестал приходить. Это был его выбор». Антонина Петровна дернулась, словно от пощечины.
«Андрей болен», — вдруг сказала она другим тоном. — «Серьезно болен. Депрессия.
Врачи говорят, это началось после… после того, как ты отняла у него дочь». Марина почувствовала укол сомнения.
Что, если это правда? Что, если Андрей страдает? «Мама, пойдем», — потянула ее за руку Леночка. — «Мне не нравится эта тетя». Этот детский голос мгновенно вернул Марину в реальность.
Ее ребенок — вот что важно. Ее счастливый, здоровый ребенок, который не должен расплачиваться за ошибки взрослых. «Мне жаль, если Андрей болен», — искренне сказала Марина…
