
Телефон зазвонил ровно в семь вечера, как по расписанию, словно метроном отсчитывал удары её несостоявшегося счастья. Ева смотрела на экран, пока тот не погас, унося с собой фотографию улыбающегося Даниила. Снимок был сделан прошлым летом, когда они ещё верили в «долго и счастливо».
Теперь эта улыбка казалась насмешкой и издёвкой над её наивностью. За окном догорал октябрьский вечер. Ветер гонял по двору жёлтые листья, закручивая их в причудливые вихри, совсем как мысли в её голове, которые никак не могли успокоиться.
Старая яблоня у забора роняла последние плоды, и глухие удары яблок о промёрзшую землю отдавались в висках глухой болью. «Евочка! Ужинать!» Голос матери пробивался сквозь плотную завесу апатии, но Ева только глубже закуталась в плед — серый, потёртый, как её нынешняя жизнь.
Он пах домом и детством, временем, когда всё было просто и понятно. Телефон снова ожил, но теперь это было сообщение: «Малыш, я просто хочу знать, что с тобой всё в порядке. Ты же понимаешь, как я волнуюсь?» Пальцы невольно дрогнули над экраном. Даниил умел находить правильные слова, всегда умел. Как тогда, год назад, когда впервые позвал её на свидание. Или когда утешал после ссоры с подругой. Или когда… Ева резко тряхнула головой, прогоняя непрошеные воспоминания.
В дверь осторожно постучали. «Доченька, я тут борщ сварила, твой любимый», — мать говорила тихо, будто боялась спугнуть птицу. «С чесночными пампушками. И сметана свежая, фермерская». Еве хотелось крикнуть: «Мама, неужели ты думаешь, что борщ может склеить разбитое сердце?» Но вместо этого она молчала, разглядывая трещины на потолке. Они складывались в причудливые узоры: вот здесь похоже на реку, а там — на разбитое зеркало.
«Нина, оставь её», — голос отца звучал устало. «Пусть побудет одна, если хочет». Звук удаляющихся шагов. Тихий скрип половиц на лестнице. Приглушённый разговор родителей на кухне. «Нина, может, в больницу её?» — это отец, его бас всегда звучал встревоженно. «Витя, ты что? Люди же что подумают! Вот к бабе Марфе свожу, она отворот сделает». «Какой отворот? Двадцать первый век на дворе!»…